Мефодий катюха заключенный житомирской тюрьмы. Леонид билунов три жизни роман-хроника. Жизнь в темных тонах

Житомирская тюрьма известна тем, что за почти вековую историю из нее не было совершено ни одного побега. И, видимо, не случайно, на территории знаменитой «восьмерки» сегодня находится один из самых больших на Украине секторов для приговоренных к высшей мере наказания. Именно здесь отбывает свой пожизненный срок и кровавый маньяк Оноприенко, на счету которого десятки загубленных душ.

Строительство тюрьмы в Житомире на-чалось в 1907 году. Место для нее было выбрано в болотистой местности на окра-ине города, чтобы замыслившим побег не-возможно было делать подкопы. Для удер-жания строения на зыбкой почве его воз-водили на опорных сваях из мореного ду-ба. Как и большинство добротных казен-ных учреждений дореволюционного време-ни, здание строилось по так называемому Екатерининскому проекту - сверху оно вы-глядит как буква «Е». Впрочем, в последу-ющем, когда тюрьму стали обживать и за-страивать, царский инициал превратился в инициал города - «Ж».

Первых постояльцев новая тюрьма приня-ла в 1914 году. Помимо обычных арестантов здесь содержались и пересыльные - следо-вавшие по этапу в места более отдаленные. Весь этот контингент находился в режимном корпусе, содержавшем 229 одиночных и многоместных камер По некоторым данным, житомирская тюрь-ма была одной из самых строгих в царской России. По крайний мере, за тот небольшой срок, который оставался до крушения великой империи, ни один узник житомирской тюрьмы сбежать так и не сумел.

По мере перехода власти из одних рук в другие менялся и контингент тюрьмы. По-мимо уголовников в ее камерах побывали бунтари-студенты и священники-расстриги, красные комиссары и белые офицеры, ре-прессированные еврейские коммерсан-ты и душегубы-бандеровцы... Согласно ар-хивным данным, в 30-е годы в помещениях тюрьмы приводили в исполнение расстрельные приговоры.

Сегодня эта старинная тюрьма офици-ально именуется Житомирское учреждение исполнения наказания максимального уров-ня безопасности (№ 8). Бывшая окраина -теперь густонаселенный жилой район, так что «восьмерка» сейчас на несколько сотен метров вдвинута от улицы Ватутина в массив обычных бетонных «хрущевок».

По официальным данным, из житомирско-го ИТУ действительно не было совершено ни одного побега. Последняя неудачная попыт-ка, говорят, была предпринята в конце 70-х. Несколько осужденных перелезли через какой-то забор, но... оказались опять-таки на территории тюрьмы, где их сразу же приняли «в пламенные объятия» охранники.

Сейчас в полном соответствии со статусом «учреждения с максимальным уровнем безопасности» тюрьма является местом содержания самых опасных убийц, приговоренных к пожизненному заключению (по-украински их называют довичники - осуж-денные на век, навечно). Сегодня здесь на-ходятся около 200 приговоренных к высшей мере наказания. Среди них - криминальные авторитеты, серийные маньяки и педофилы, печально известные житомирские людоеды, бывшие продажные милиционеры и юристы. Почти у всех на счету по несколько убийств. Есть среди них и более мелкие гады, такие, например, как некий профессор, пытавшийся шантажировать своих соседей - родителей маленькой девочки, вымогая деньги. Его вы-числили оперативники, но ребенка он убил. Теперь отбывает здесь наказание.

Помимо пожизненников, в житомирской «восьмерке» содержатся осужденные за умышленные особо тяжкие преступления (злочини), а также лица, переведенные из колоний среднего уровня безопасности за злостные нарушения режима. В общей сложности в Житомирском ИТУ содержится более тысячи человек, из них несколько десятков женщин и несовершенно-летних.

Тюрьма занимает площадь в 3,69 гектара и разделена на две зоны: рабочую и жилую. В жилой находятся СИЗО, арестный дом, ка-меры и другие помещения. Проход на территорию учреждения осуществляется через контрольно-пропускной пункт, где проводят до-смотр на наличие запрещенных предметов че-рез металлодетектор. Пройдя помещения КПП, оказываешься во внутреннем дворе, где перед тобой предстает центральное здание тюрьмы, сложенное из красного кирпича, в котором со-держат осужденных. Слева находится рабочая (промышленная) зона.

На 1 -м этаже находится отделение, в котором принимают новых осужденных (8 боксов) и в течение суток распределяют по камерам. Там же предусмотрена и карантинная зона, где вновь прибывшие несколько недель находятся для выявления у них инфекционных и других болезней. Содержат всех раздельно: несо-вершеннолетних, женщин, мужчин, ранее не судимых и тех, кто уже отбывал ранее наказание (покарання). При учреждении функционирует арестный дом, в котором в среднем находятся до 15 осужденных, приговоренных к аресту (от 1 до 6 месяцев). Как правило, это лица, совершившие преступления легкой или средней тяжести.

ИТУ выполняет также функции следственного изолятора, плановое наполнение кото-рого - до 800 человек. В СИЗО содержатся лица, пребывающие под следствием, пере-правляемые в другие тюрьмы, а также зеки из учреждений исполнения наказаний сред-него и минимального уровня безопасности, оставленные для выполнения хозяйствен-ных работ.

Житомирская тюрьма широко известна в округе большим перечнем изготавливае-мой продукции. В цехах промышленной зо-ны заключенные производят множество нуж-ных в городском хозяйстве вещей: тротуар-ную плитку, секции дли железобетонных за-боров, контейнеры для твердых отходов, па-рапеты, козырьки, а также продукцию металлообработки: сейфы, решетки, гаражные во-рота и калитки, металлопластиковые окна и многое другое. Зеки работают добросовест-но, поэтому продукция «восьмерки» быстро раскупается.

Именно здесь впервые в Украине на ра-боты стали выводить и приговоренных к пожизненному заключению (в России их назы-вают «пыжиками»). Так что получившие «вы-шку» здесь сами оплачивают свое содержа-ние. Камеры пожизненников находятся в от-дельном крыле второго этажа здания.

Режим дня стандартен. В 6 часов утра по-стовой объявляет подъем, в 22 часа - отбой. Один час в день предусмотрена прогулка на свежем воздухе в двориках площадью около 25 квадратных метров, оборудованных турни-ками и брусьями. Раз в полгода пожизненно осужденным разрешено свидание с родны-ми: через стекло и по телефону, как в американских фильмах.

Для телесных и духовных нужд всех за-ключенных действуют баня, магазин, обору-дованная по европейским стандартам ком-ната психологической разгрузки, начальная школа и небольшая часовенка. Раз в неделю тюрьму посещает православный священник, который крестит обратившихся к Богу зеков.

Существует даже своя телевизионная сту-дия. А в секторе для пожизненно заключен-ных практически в каждой камере установ-лен телевизор с 38 кабельными каналами.

Каждый день библиотекарь приносит в камеры «довичников» книги, газеты и журналы. Заключенные получают трех-разовое питание. Им положено 600 граммов черного хлеба или 510 пшеничного II сорта, 80 граммов крупы, 20 - макарон, 40 - мяса, 30 - животных жиров, 15 - подсолнечного масла. Для работающих норма питания побольше: дополнительно 30 граммов сахара и 100 граммов мяса. Для туберкулезных больных существует отдельное диетическое питание, включающее сыр, яй-ца, овощи, картофель, сметану, моло-ко, творог и прочее. Отдельное пита-ние предусмотрено для лиц, пострадав-ших от аварии на Чернобыльской АЭС. В большинстве случаев пожизненники отбывают наказание попарно. Прав-да, есть и исключения. Сидеть вместе с серийным душегубом Анатолием Онопри-енко другие убийцы категорически отказы-ваются. Поэтому свой вечный срок этот зло-дей отбывает в одиночной камере. На счету Оноприенко как минимум 52 убийства, со-вершенных им с 1989 по 1996 год на террито-рии Украины (в Днепропетровской, Житомир-ской, Львовской, Одесской, Киевской, Ровненской и Запорожской областях). В числе убитых много малолетних детей и младенцев. Интерес СМИ к этому недочеловеку огро-мен. Вот, правда, самому Оноприенко жур-налисты страшно надоели, и если раньше он давал интервью, требуя за это палку колба-сы или коробку конфет, то сейчас общаться с прессой он вообще категорически отказы-вается. За годы, проведенные в тюрьме, он ни разу не попросил местного священника об исповеди и ни разу не молился. Его ни-кто не проведывает и не пишет ему писем.

В 2010 году житомирская тюрьма попала на первые полосы СМИ. Некий Лотарев, от-бывающий пожизненное заключение, подал иск в Европейский суд по правам человека, жалуясь на избиения, высокие цены в мага-зине и много еще чего, включая насильное лечение от туберкулеза. За свои страдания зек требовал компенсацию в 60 тысяч евро. Несмотря на то, что драку с надзирателями спровоцировал сам узник, а остальные пре-тензии были признаны несостоятельными, европейцы все-таки присудили правитель-ству Украины выплатить ему 8 тысяч евро. Гуманность Европы всегда отличалась стран-ной избирательностью…

Корреспонденты «Главреда» побывали в одном из самых больших в Украине секторе для пожизненно заключенных, который находится на территории Житомирской «восьмерки» - или, если официально, исправительно-трудового учреждения по исполнению наказаний №8

Журналисты в роли экскурсантов

Хотите бесплатно отдохнуть и подлечить нервы в живописном экологически чистом месте? Тишина, покой, хорошие соседи и заботливый персонал гарантируются. «Олл инклюзив» - питание включено. Администрация исправительно-трудового учреждения 436/25В.

Именно этот анекдот упорно крутился в голове после визита в Житомирскую восьмерку. Впрочем, никаких «тюремных» ужасов мы и не ожидали здесь увидеть. Визиты журналистов в СИЗО и колонии давно уже превратились в «благообразные» экскурсии, которые ни у одной из сторон не вызывают сильных эмоций. Наша поездка не стала исключением. Перед входом в «восьмерку» наш гид - заместитель начальник управления Государственного департамента Украины по вопросам исполнения наказаний Украины Владимир Диденко красиво простер руку: «Немного истории. Житомирская тюрьма была основана в 1914 году. Изначально она использовалась как тюрьма для пересыльных…» - мы сразу же притихли и почувствовали себя добропорядочными экскурсантами. Это ощущение не покидало до самого конца. Пустые помещения, неживые экспонаты (за все время нашего пребывания мы увидели всего одного заключенного), и почетный эскорт в количестве то ли восьми, то ли девяти тюремщиков.

Под умиротворяющее повествование о прелестях Житомирского учреждения мы стройными дисциплинированными рядами зашли на его территорию. «Здесь принимают заключенных, а потом их осматривает врач, - показали нам на дверь посреди унылого каменного коридора, - Но вам туда не надо» - мягко одернули экскурсоводы. А как же - порядочный экскурсант должен знать свое место - не поведут ведь гостей зоопарка осматривать подсобку или помещения для смотрителей. На робкие вопросы: «А в производственную камеру можно? А сфотографировать?» чаще всего раздавалось суровое «нельзя». Особенно строгим и немногословным оказался начальник Житомирского ИТУ Владимир Кузельский. Изъяснялся он чаще всего загадками, как сфинкс. Например, на вопрос: «Сколько у вас персонала?» мы услышали: «Зачем вам это?... Можно сказать - по закону общее количество сотрудников исполнительной системы не должно составлять больше 33% от общего количества содержащихся». Так что если самостоятельно подсчитать количество заключенных «восьмерки», получится около 200 служителей тюремного культа. На вопрос: «Какие в учреждении используются меры безопасности?» получили ответ: «Разнообразные меры безопасности».

Очевидно, «разнообразные меры» помогают - из Житомирского ИТУ за все время его существования не удалось сбежать ни одному заключенному. Последняя неудачная попытка была еще в конце 70-х прошлого века - заключенные из колонии перебрались через забор и попали…на территорию тюрьмы, где их пыл сразу же остудили охранники. Недаром восьмерка именуется «учреждением с максимальным уровнем безопасности», и именно сюда чаще всего отправляли самых опасных убийц. Впрочем, говорят, что кроме всего прочего «хорошей репутацией» тюрьма обязана своему расположению - построена она на болотах, так что подкопы тут делать бесполезно, а армированные стены не оставляют никаких шансов их пробить. Россиянам, у которых заключенные из тюрем сбегают регулярно, остается только завидовать.

Жизнь в темных тонах

Когда у нас только отменили смертную казнь, всех «довичников» планировали содержать в одном месте. Но со временем выяснилось, что это нереально - пришлось бы каждые три года строить отдельную тюрьму. Ведь каждый месяц украинские суды приговаривают к пожизненному заключению около ста человек. В итоге в некоторых ИТУ стали создавать специальные секторы для «довичников». Житомирский сектор - один из самых крупных в Украине - здесь живет 170 приговоренных к высшей мере наказания (для примера - в соседней Бердичевской ИТК-70 - всего 33 человека). Среди здешних заключенных - Анатолий Оноприенко, житомирские людоеды, многие известные уголовные авторитеты. Есть юристы и милиционеры. Практически у каждого за плечами - несколько убийств. Других к «вышке» не приговаривают. Хотя сейчас суды стали куда активнее выносить суровые вердикты: одно дело приговорить человека к расстрелу, другое - к тюрьме, пусть и на всю жизнь. Психологически проще.

«Распорядок дня осужденных к пожизненному лишению свободы» напоминает режим пионерлагеря или все того же санатория: в шесть - подъем, в десять - обход и отбой. После обеда (ровно час) - прогулка во дворике. Раньше козырек на прогулочном дворике был металлическим - это не понравилось европейским ревнителям прав и свобод, и с тех пор его сделали решетчатым: убийцам тоже положен свой «кусочек солнца». Говорят, установлен там и большой теннисный стол - чтобы заключенные больше двигались. Правда, мы этого не увидели: посещение дворика в график экскурсии не входило. На прогулку, так же, как на работу или в баню, заключенных выводят в наручниках, снимают их уже на месте. Целых два вечерних часа - с 17.30 до 19.30 занимает «социально-воспитательная и просветительская работа, просмотр телепередач».

Избранные счастливчики (их всего 47) на восемь часов отправляются на работу в специальные камеры, где трудится примерно по десять человек. Для остальных работы пока нет. Хотя ждут ее многие: это редкая возможность общения. Зеки шьют детали обуви, собирают электророзетки, рассекатели для АЭС. По словам администрации, работают качественно и от души. Спрашиваем: «Сколько зарабатывают?» «Кто-то меньше, кто-то больше», - в своей обычной загадочной манере отвечает Владимир Викторович. Наконец после пятикратных расспросов выясняется, что минимальный заработок довичника - 420 гривен, максимально выходит около тысячи в месяц. Зарплату съедают иски, алименты, содержание в тюрьме. Но в итоге на счет заключенного должно поступить не меньше 15% заработка - этими деньгами он может распоряжаться на свое усмотрение. Кстати, выведение пожизненно заключенных на работу - Житомирское ноу-хау - здесь это сделали впервые в Украине. Таким образом зеки зарабатывают на собственное содержание - из бюджета на это выделяется всего 40%. Ежемесячное содержание заключенного обходится примерно в 140гривен (зимой из-за отопления еще дороже).

Раз в неделю - баня. Раз в полгода - свидание с родными: разговариваешь через стекло и по телефону - как в американских фильмах. Живое общение не предусмотрено.

Живут пожизненно заключенные, как правило, в камерах по двое. Только некоторые содержатся в «одиночках» (скажем, тот же Оноприенко). По утверждению начальства ИТУ, при расселении учитываются психологическая совместимость и личные пожелания. Тот же Оноприенко и рад бы делить с кем-то камеру, но с ним «сидеть» никто не хочет - другие убийцы его боятся - не понимают мотивов поведения. Ведет себя самый известный украинский «серийник» тихо-мирно, никаких проблем тюремщикам не доставляет. Смотрит телевизор, читает книжки (в первое время предпочитал классику, перечитал «Преступление и наказание»). С журналистами якобы категорически отказывается общаться. «Да зачем вам этот Оноприенко? - отговаривает Владимир Диденко, - Это же просто растение, овощ, который вам двух слов не скажет».

Нас завели в стандартную камеру - размером три на два. Обстановка спартанская: две кровати - одна над другой, телевизор, стол, огороженный санузел. Все идеально «вылизано». Выполняя распоряжение начальства, зеки так перестарались, что после их уборки камера казалась нежилой: ни одного предмета туалета, ни чашки, ни плошки: как выяснилось, все личные вещи они уложили в пакеты и спрятали под кровать. Кстати, зекам запрещено пользоваться лосьонами и одеколонами (из-за того, что они содержат спирт), ножами и вилками, и… «вещами гражданского образца» - это означает, что они не могут носить яркую одежду - обречены до самой смерти ходить в черном и сером.

«Все, посмотрели? Идем дальше?» - и наши сопровождающие повлекли нас за собой дальше, мимо камер, в которых царила санаторская тишина. Гордость наших экскурсоводов - комната психологической разгрузки. Действительно, данное помещение плохо сочеталось со словом тюрьма: евроремонт, удобное кресло, телевизор, последняя модель компьютера. «Комнатой релаксации могут пользоваться только спокойные заключенные с хорошим поведением, - разъяснил Владимир Диденко, - Здесь оказывается психологическая помощь, проводятся сеансы психорелаксации не только для осужденных, но и для сотрудников учреждения, которые на работе выдерживают чудовищную нагрузку». Представить себе гипотетического зека, релаксирующего в кресле, почему-то никак не получалось.

Показали нам и телестудию с небольшой видеокамерой - так что из Житомирской тюрьмы при желании можно вести передачи.

В пекарне рассказали, что в восьмерке выпекается самый вкусный хлеб (правда, попробовать его не довелось). В кухне повар в белоснежном колпаке помешивал гороховый суп, в соседней кастрюле «дозревала» перловая каша с салом - без изысков, конечно, но по-крестьянски добротно. Тут уж мы сами отказались от угощения.

В собственном магазине, где «заочно» отовариваются зеки - около 200 наименований. «Заключенные могут заказать практически все, что угодно. Под заказ даже мороженое привозим им летом», - делится директор Кузельский. Разглядываем ассортимент тюремной лавки: консервы, продукты, и, конечно же, писчая бумага - это один из самых ходовых товаров. Есть в секторе и что-то вроде молельной комнаты, раз в неделю сюда приезжает священник. Чуть ли не 80% осужденных именно в заключении становятся рьяно-верующими, так что каждая уважающая себя тюрьма просто обязана иметь собственную церковь.

Стоит ли говорить, что все помещения, по которым нас водили, сияли образцово-показательной чистотой?

Политинформация для зека

Если верить администрации, забота о заключенном достигла в Житомире невиданных доселе европейских высот. В секторе для пожизненно заключенных, например, - почти в каждой камере - 38 канальное кабельное телевидение - смотри -не хочу. Можно выписать периодику на любой вкус - вплоть до самых навороченных спортивных журналов. Конечно, за собственные деньги. «Только попробуй не принеси им в пятницу телевизионную программу - это же такой шум поднимется. Что они будут делать в оставшиеся дни?» В обязательном порядке каждый узник подписывается только на специальное издание Департамента по исполнению наказаний с волнующим названием «Закон и Обов’язок». Очень многие пользуются услугой «книги - почтой». Самая распространенная литература - юридическая. По словам Владимира Диденко, некоторые заключенные, поднаторевшие в написании всевозможных судебных «ябед», вполне могут и сами давать юридические консультации.

То, что Житомирское заведение - лучшее в мире, подтвердил и единственный представленный нам живой «экспонат» музея-тюрьмы - такой же образцово-показательный, как и все прочие - улыбчивый и доброжелательный зек по имени Виталий. Его завели в комнату приема посетителей, антураж которой напоминал советский красный уголок или актовый зал - за исключением того, что на стене справа висел текст «Гимна Украины», на стене слева «Европейские правила обращения с заключенными». А прямо надо мной разместился портрет красивого Виктора Андреевича. Я сидела в президиуме - за столом со скатертью, и чувствовала себя при этом почти что следователем. К откровениям обстановка явно не располагала. «Мы не будем вам мешать», - предупредительно сказал Владимир Диденко, и сотрудники ИТУ деликатно «рассосались» по зрительному залу. Правда, наручники снять, несмотря на просьбы мои и Владимира Витальевича, тюремщики отказались. «А зачем? Они мне совсем не мешают», - радостно сказал Виталий, как бы не замечая ни затихших за его спиной тюремщиков, ни красноречивых «Правил обращения с заключенными», ни укоряющего взгляда Президента. И так же радостно, со смехом, рассказал, что в 21 год вместе с другом убил двух людей - по глупости, из-за денег. До этого ему уже приходилось стрелять в людей - в армии он служил на границе между Арменией и Азербайджаном - во время вооруженного конфликта. Призвали его в Советскую армию, а вернулся он в независимую Украину с новыми рыночными законами. Вот уже 13 лет он сидит за решеткой. Как и большинство других зеков, в тюрьме открыл для себя Бога - признался, что по сравнению с вечностью эта жизнь его мало интересует.

Виталик говорил ровно, складно и красиво, ловко оперировал выражениями типа: палитра жизни, моральный стержень, осознанный выбор - любой политик позавидовал бы его красноречию. Кстати, молодой человек продемонстрировал завидную политическую подкованность. «Главред» - это ведь политическое издание, если не ошибаюсь?» - уточнил Виталий. Оказалось, что вместо художественных фильмов он смотрит политические передачи, любимая - «Свобода слова». На вопрос, что думает о ситуации в стране, лучезарно улыбнулся: «Честно? Достали они уже все!»

Если бы я сюда не попал, не знаю, что бы со мной случилось, - прочувственно сказал Виталий, - у меня ведь никаких моральных тормозов в жизни не было.

Вы, я так понимаю, всем здесь довольны?

А чем тут быть недовольным? Мне просто есть с чем сравнивать. В армии, например, нечего было есть. Армию разве можно сравнить с тюрьмой? Да и когда меня только посадили - содержание и отношение были такие, что с сегодняшними и не сравнить.

А как же свобода?

Привыкли мы, - сияя, ответил Виталик, - привыкли.

Аналогии с санаторием к концу экскурсии только усилились, тем более, когда это практически подтвердил сам заключенный. Представлялось: зек в домашних тапочках лежит на нарах, уплетая мороженое и листая «Плейбой», и параллельно щелкает пультом в поисках интересной передачи.

Картинка получилась настолько лубочной, что я чуть не прослезилась. Ну, чем в самом деле не санаторий - персонал такой сердобольный, что не в каждой больнице встретишь, люди радуются, что сюда попали. Телевизор, книги, работа по желанию, калорийное питание - в общем, все, как в анекдоте. Как сюда еще не просятся?

К тому же наш гид Владимир Диденко рассказал множество душещипательных историй из своей практики. Например, одна из них о том, как он не успел помочь пересмотреть приговор одному сознательному зеку (оказывается, администрация Житомирского ИТУ организовывает правовые консультации своим подопечным и даже помогла заключенному шахтеру отсудить у государства 2 тысячи евро в Страсбургском суде). Зек умер от инфаркта, а перед этим подарил Владимиру Витальевичу икону, которая теперь стоит у него на столе. Или о том, как другого молодого заключенного приходится регулярно отговаривать от самоубийства, вытаскивать из депрессии. «Главное для нас - обеспечить процесс позитивных изменений в человеке. Знаете, как приятно наблюдать, как они меняются, - внушал Владимир Витальевич, - Вот скажите, зачем нам плохо обращаться с осужденными? Ну, зачем?» Ответить на этот вопрос я не смогла.

Понятно, что журналистам показывают только то, что видеть им положено. А положено им немного. И можно только догадываться, чего нам не показали, или почему заключенные (которым увидеть новое лицо было бы, скорее всего, любопытно) вдруг коллективно отказались от общения с журналистами. Конечно, мы были всего лишь экскурсантами, и не увидели и сотой доли настоящей тюрьмы, но если хотя бы 20% из того, что нам рассказывали - правда, можно признать: не зря на стенку в тюрьме повесили стандартные правила, мы действительно движемся в Европу. Ведь общеизвестно, что по степени гуманности обращения с заключенным можно судить о цивилизованности страны.

Справка . Житомирское ИТУ № 8 - едино в пяти ипостасях: объединяет в себе СИЗО, арестный дом, сектор максимального уровня безопасности для осужденных на определенный срок, хозяйственный блок, в котором работают заключенных и сектор для содержания «довичников» - именно эта часть тюрьмы и стала целью поездки. В общей сложности в Житомирском ИТУ содержится около 1100 человек, из них 45 женщин и 25 несовершеннолетних.

На суде мне припомнили все штрафные изоляторы, отказы от работы, нарушение режима. Я получил три года тюремного заключения - крытой тюрьмы.

Тот, кто никогда не бывал в нашей тюрьме, не может себе ее представить. Нужно помнить, что советская система лишения свободы основана на лагерях. Тюремное заключение - это дополнительное наказание для тех, кого лагерь не сумел сломать и подчинить.

Мне шел девятнадцатый год, когда я попал в Житомирскую тюрьму, где содержались особо опасные преступники.

От Дрогобыча до Житомира километров пятьсот, но мы шли туда неделю. Наш вагон то прицепляли к поезду, то отцепляли, и он целый день стоял в отстойнике. В купе, рассчитанное по инструкции на восемь человек, конвоиры заталкивали двадцать пять. На оправку выпускали по одному, два раза в день - утром и вечером. Впрочем, за десятилетия советской власти в этом мало что изменилось, поэтому достаточно прочесть описание этапов у Солженицына. Я помню только запах - мочи, потных тел и особой, удушливо-сладкой паровозной гари, которой пропитана вся полоса отчуждения вокруг российских железных дорог. Не каждого довозили до места назначения, но мы, молодые, выдержали все.

В Житомирскую тюрьму нас привезли поздно вечером. После обычных формальностей меня повели в камеру на пятом этаже. Мы долго поднимались по лестнице, шли по коридорам. Наконец надзиратель сказал:

Он открыл дверь и впустил меня внутрь. И вот я стою в тюремной камере, в руках увесистый мешок с продуктами, который друзья собрали в дорогу. В камере тишина, многие уже спят. Я прикинул: человек тридцать. Воздух тяжелый, но после этапного купе дышать можно. С ближайших нар поднимается фигура и осматривает меня. Это парень огромного роста, с лицом в сплошных язвах, похожим на кусок гнилого мяса.

Он подзывает меня пальцем:

Эй ты! Иди сюда! Покажи, что в мешке.

Я не выношу, когда со мной говорят таким тоном, но сдерживаюсь.

Ты чего так разговариваешь? - спрашиваю я спокойно.

Парень спрыгивает с нар и встает передо мной как гора.

Ну ты, поговори!

Это было оскорбление, на которое нельзя не ответить, и я ударил его в солнечное сплетение. Для него мой удар был не сильней комариного укуса. Он ответил ударом правой, отбросив меня метров на пять к косяку двери. Я ударился головой и словно сквозь туман видел, как он надвигается на меня, - огромная масса. Увенчанная маленькой головой со страшным, изуродованным язвами лицом. Я понял, что сейчас он может меня убить. Собрав все силы и преодолевая отвращение, я ударил его ногой в пах, а когда он согнулся от боли, добавил апперкот левой. Огромная туша рухнула к моим ногам и обмякла. Потом я узнал, что Владимир Козлов - так его звали - болен сифилисом в открытой форме. Его не имели права держать вместе с другими заключенными.

На нарах стали подниматься люди. Кто-то уже спускался на пол: камера готовилась расправиться со мной. Еще немного - и мне пришлось бы плохо.

Ты откуда пришел?

Из Дрогобыча, - сказал я.

Как зовут?

Я ответил.

Подойди сюда.

Я подошел. На нарах сидел худой болезненный человек лет сорока.

У тебя есть ксива?

Я кивнул.

Давай ее сюда, - протянул он руку со спокойным видом уверенного в себе человека.

Я не двинулся.

Почему я должен тебе отдать?

Говорю тебе, давай сюда - настаивал он.

Нет, ты ответь, почему я должен тебе отдать? - повторял я снова.

А я Виля, - сказал он просто.

Он так сказал это, что я поверил и отдал ему Володино письмо. Он прочитал и внимательно оглядел меня, а потом обратился к камере:

Все в порядке. Спите.

Так началась моя жизнь в камере. Виля Цебизов из Донецка пользовался в тюрьме уважением, многие обращались к нему за советом. Больше никто меня в камере не трогал, а Козлов старался не смотреть в мою сторону.

В то время в тюрьме находилось около двухсот человек. Это были люди из разных мест страны, совершившие особо тяжкие преступления, к которым приравняли и мой неудавшийся подкоп. Большинство составляли так называемые глухари, то есть заключенные, сидящие практически бессрочно. В Советском Союзе пожизненного заключения официально не существовало. Раньше максимальный срок был четвертак, то есть двадцать пять лет. В 1961 году в России был введен новый уголовный кодекс, установивший максимальный срок лишения свободы (я не говорю о высшей мере наказания - расстреле), равный пятнадцати годам. Многим привели их сроки в соответствие с новым кодексом, и отсидевших пятнадцать лет и больше выпустили на волю. Но немало было и тех, кто постоянно ждал, пока его срок приведут в соответствие. Это стало новым источником произвола, и даже отсидевших четвертак зачастую оставляли на неопределенное время. Глухари перестали рассчитывать на свободу, их основной заботой было получить лишний кусок хлеба, лишнюю ложку баланды. У большинства на воле не осталось никого. Глухари сдружились с лагерной администрацией, перестали отстаивать свои права. Начальству жилось с ними легко. Многие из них помнили надзирателей еще молодыми. На их глазах те взрослели, обзаводились детьми, старели, начинали болеть и озлобляться.

Молодые, вроде меня, приносили в тюрьму дух вольности и неподчинения неразумным, оскорбительным для человека правилам. Взять хотя бы наказание голодом. В изоляторе еду дают через день. Попробуйте представить! И это не местный произвол, это правила. Ни в одной цивилизованной стране нет наказания лишением пищи. В Европе даже не предусмотрено наказание на воле тем, кто украл хлеб в булочной или другую пищу, если он голоден и у него нет денег, чтобы купить.

В своей борьбе с непокорными администрация научилась использовать глухарей против нас. Это не значит, что они работали на начальство. Оно использовало их, как индус использует ручного слона, чтобы заставить работать его дикого собрата.

Я понимал, что мне нужно укрепить мое положение, а для этого создать свою сильную семью из молодых заключенных. И я ее создал. В нее вошли Гена Немир, Юра Барс и Саша Шкоткин из Молдавии.

Немиру было двадцать восемь лет. Его голова была похожа на неровно обтесанный со всех сторон огромный бильярдный шар. Форма его головы имела особую историю. Гена Немир жил в небольшом городе Приволье Ворошиловоградской области. Однажды на танцах он в драке зарезал цыгана. Все цыгане Приволья бросились искать его, чтобы отомстить. Он уехал в Ворошиловград. Цыгане Приволья объединились с цыганами Ворошиловграда и перевернули всю область в поисках Немира. Устав скрываться, он однажды залез в исторический музей, украл там кольчугу и саблю, надел кольчугу под свитер и, прицепив к ремню саблю, отправился на танцы. Цыганские посты были повсюду, и Немира сразу засекли. Десять цыган бросились на него одного, а он стал рубить их саблей и действительно зарубил четверых. Был вызван наряд милиции. На Немира надели наручники, посадили в коляску мотоцикла. К мотоциклу, окруженному десятком милиционеров, прорвалась толпа цыган, избила и разоружила конвой. Им хотелось добраться до Немира - и они добрались до него. Он был в наручниках, цыгане били его железными болванками по голове и наверняка добили бы, если бы сидевший за рулем мотоцикла милиционер не пришел бы в себя и внезапно не дал полный газ, вынеся полуживого Немира из цыганской толпы, тем самым сохранив ему жизнь, чтобы отдать под суд, решивший эту жизнь снова отнять. Гена был приговорен к вышке, которая, в конце концов, была заменена пятнадцатилетним сроком, из которых десять лет он должен отбыть в тюремном заключении.

Саша Шкоткин считался самым опасным преступником-рецидивистом: он уже шесть раз пытался перейти границу Молдавии и уйти в соседнюю Румынию. Для молдаван Румыния всегда была землей обетованной. Их язык почти не отличался от румынского, и они всегда смотрели «за бугор» с завистью, считая себя несправедливо отрезанными от своей страны и своей культуры, хотя исторически это можно было отнести только к малой части Молдавии, к Бессарабии, которую действительно Сталин под шумок украл у Гитлера, отрезая Львовщину от Польши по договору между Риббентропом и Молотовым. Хотя Саша Шкоткин и не был молдаванином, но он привык постоянно слышать о Румынии столько хорошего, что ему стало казаться, будто это действительно свободная и счастливая страна. Отсидев свой первый срок в малолетке за какую-то мелкую кражу, он не переставал мечтать об этой ближней загранице, где, как он думал, с ним ничего похожего никогда не случилось бы. Он не слыхал ни о деспотизме Чаушеску, ни о бедности этой страны, не сравнимой даже с бедностью советских людей, и раз за разом упрямо уходил за кордон. Однажды он был в бегах целую неделю и добрался до самого Бухареста, прежде чем его поймали и вернули «на родину» - в лагерь. Когда его спрашивали, что он видел в Бухаресте, он отвечал только одно:

Там церквы русские!

Русские кресты на заграничной церкви, в которую он успел заглянуть, домашний запах ладана, православные попы в золотых, брызжущих светом ризах, как в России, настолько поразили его, что он постоянно об этом вспоминал. Ничего другого он заметить не успел, но и этого было достаточно, чтобы укрепить его желание перебраться в Румынию. Отсидев свой срок, этот человек двухметрового роста сразу же начинал готовить новый побег на другом участке границы и опять попадался. У нас граница на замке, как тогда пелось в песнях. Его должны были держать в лагерях для политзаключенных, но у нас старались политических представлять уголовниками.

Самым «невинным» из всех был Юра Барс: он убил человека из ревности и очень это переживал. Юра был шахтер, и у него была красивая молодая жена Люба, работавшая на той же шахте в бухгалтерии. Когда она приходила на работу, возле нее тут же оказывался комсорг шахты, маленький чернявый комсомолец с похотливыми круглыми глазками. Комсорг постоянно давал Любе общественные поручения, чтобы она почаще ходила к нему в кабинет. Там он угощал ее шоколадом и рассказывал, какое необозримое будущее ждет его самого и всех, кто проявит к нему внимание. Однажды он решил, что пришла пора действовать, и без лишних слов полез к ней под юбку. Встретив отпор, он не только не отступил, но повалил ее на свой комсомольский стол, стал выкручивать руки и душить. Люба закричала. Озверев, он с силой ударил ее по лицу. Неизвестно, чем бы это кончилось, но на столе зазвонил телефон. Люба вырвалась и выбежала из кабинета.

Домой она пришла с синяком под глазом, на вопросы мужа говорила, что ударилась об открытую дверцу шкафа - и кто только их так неосторожно оставляет открытыми прямо на проходе людей? - Но потом, уложив дочку спать, пришла к нему на диван, обняла за шею, расплакалась и все рассказала.

Юра не спал всю ночь, а на следующий день в пересменок столкнулся с комсоргом у выхода из шахты.

Если ты еще раз посмеешь тронуть мою жену… - сказал он ему, глядя прямо в глаза с высоты своего роста, и, сдержав ярость, повернулся уйти от греха подальше.

Ты с кем так разговариваешь, Барс? - крикнул ему вдогонку комсорг.

С подонком, - не оборачиваясь, ответил Юра.

Комсорг бросился за ним, обогнал и перегородил дорогу, раскинув руки.

Ты забыл, кому угрожаешь? - закричал он громким командным голосом, который у многих вызывал тогда трепет.

Огромной шахтерской ладонью Юра сгреб у него под горлом чиновничий пиджак и серенькую рубашку с отложным воротником и, подняв в воздух, слегка придушил. Но комсорг не испугался.

А вот за это ответишь! - сказал он отдышавшись. - Я тебя посажу!

И тут же получил оглушительную оплеуху, от которой отлетел к клети подъемника. Испугайся он наконец в этот момент, ничего бы, может, и не произошло. Однако комсорг был из мелких, но петушистых, которым злоба заливает глаза и застилает доводы рассудка.

Сволочь! Сгною по тюрьмам! - уже не кричал, а визжал он, пытаясь выдернуть из хомута висящий у подъемника огнетушитель. - Вот тогда твоя шлюха будет хлопотать под всей шахтой! Приползет ко мне сама!

Юра поднял его обеими руками и молча бросил прямо на двери подъемника. Эти шаткие, еще дореволюционные двери от такого удара расступились, чтобы принять тело злого, но неразумного комсорга, которое еще продолжало жить, пока летело с головокружительной высоты на дно шахты.

Юра получил пятнадцать лет.

Такова была моя семья. Мы понимали, что только вместе можем выжить. Мы во всем поддерживали друг друга, чтобы вынести наш срок.

Последнее число стремительно приближалось, мы решили помочь Косте, но я запретил разговаривать с Южным об отдаче долга до последней минуты.

Около десяти вечера, когда до конца месяца оставалось два часа, харьковские не выдержали. В бараке послышались отдельные возгласы:

Я же говорил, что не отдаст!

Мы с ним поговорим!

И с теми, кто его здесь встретил!

Не могу поклясться в дословности передачи прямой речи, но я обещал по возможности переводить на русский и держу свое обещание.

Возгласы слились в общий гул, хохот и всяческие выражения радости. Южный потешался больше всех. Это было оскорблением, за которое харьковские должны были поплатиться: нельзя начинать глумиться даже за десять минут до срока: в течение этого короткого времени все может произойти!

И действительно, в разгар общей радости харьковчан в дверном проеме их отделения появился Затула и с размаху бросил Южному в лицо пачку денег, которая со звуком смачной пощечины ударила его по лбу и рассыпалась на отдельные рублевые бумажки, залепив глаза и рот. Южный сразу почувствовал свой промах, понял, что за словами последуют действия, вскочил с нар и успел подставить плечо, так что нож задел только предплечье. За спиной Затулы встали наши, готовые к драке, но тут прозвенел отбой и появились надзиратели. Все вернулись на нары, а Южный в темноте начал сам перевязывать плечо: пойти к лепиле он, естественно, не мог.

Такой инцидент потребовал разборки, в которой должен был участвовать я. Только я мог раскачать эту ситуацию и повернуть ее в нашу пользу. Но я находился в бараке усиленного режима, отрезанный от лагеря, в ожидании суда.

Мне нужно было попасть из БУРа в зону хотя бы на день, и я принял решение. Внутривенная инъекция никотина вызывает у человека состояние, близкое к смерти, когда температура поднимается до сорока - сорока с половиной и сознание отключается. Такая симуляция опасна: можно и действительно не вернуться назад. В лагере человека в таком состоянии сразу увозят в больницу, расположенную на территории зоны, откуда всегда возможна связь со своими.

Я высыпал в алюминиевую кружку полпачки махорки, залил водой и зажег полотенце, скрутив его жгутом. Хлопчатобумажное полотенце разгорелось, как факел, а дым выходил с другого конца жгута, и я разгонял его свободной рукой по камере. Уже через несколько минут вода в кружке выкипела, и на дне осталась черная зловонная жидкость - концентрированный настой табачного никотина. В камере почти всегда есть медицинская игла, обычно искусно спрятанная в стене. Когда жидкость остыла, я соорудил шприц из иглы и целлофанового пакета вместо поршня и, сжав зубы, ввел эту отраву в вену с внутренней стороны бедра, в таком месте, где это трудно заметить. Если бы врач обнаружил укол, то даже с самой высокой температурой меня оставили бы умирать в изоляторе. Никотин стал мгновенно распространяться по телу. Ощущение было такое, словно по сосудам разливается расплавленный металл. Меня начала колотить лихорадка, температура бешено взлетела вверх, и я потерял сознание. Сокамерники забили ногами в дверь, вызывая надзирателей.

Два дня я провалялся в больнице без сознания. Нельзя сказать, что врачи боролись за мою жизнь: единственным лекарством, которое мне давали, был аспирин, остальное доделал мой здоровый организм.

Едва оправившись, я сбежал оттуда на пару часов и пробрался в барак. Около десяти человек собралось там на разборку, и все ждали меня. Барак был пуст, остальные ушли на обед.

Вопрос первый, он же последний, - начал один из собравшихся, Ушастик, названный так за действительно огромные уши, не только отстающие от головы, но еще и грустно клонящиеся вперед. - За что Булка порезал Южного?

Сейчас отвечу, - сказал я и повернулся к Южному.

Вы обыграли, а по сути ограбили молодого парня, - сказал я ему. Говорить мне было трудно: во рту и в горле все было покрыто волдырями, язык распух. - И чего вы хотели? Чтобы еще один стал сотрудничать с мусорами? Вы же знали, что у него таких денег не может быть. Кроме того, вы не выдержали и начали парафинить его за два часа до срока оплаты.

Южный дернулся ответить, но его осадили:

Погоди. Пусть скажет.

Этот человек оказался случайно в нашей жизни, - продолжал я, указывая на Южного. - Он уцепился за подножку идущего поезда и очутился среди нас. Посмотрите на него - с кирзовой рожей он лезет в хромовый ряд. В его биографии не было никаких серьезных поступков. И я не понимаю, почему из-за него сегодня столько шума?

Мой дальнейший монолог был коротким.

У меня есть три предложения, - сказал я им. - Первое: замять дело и разойтись. Считать, что ничего не произошло. И конечно, принести извинения парню. Южный получил ножом за оскорбление. Или мы уже не можем защищаться от оскорблений? Если кто-то так считает, пусть скажет. Вы знаете наши законы.

Я огляделся. Все кругом молчали.

Но если вы думаете, что мы чего-то не понимаем, поступили неправильно, и хотите устроить здесь поножовщину, мы всегда готовы. - Я кивнул на пришедших со мной друзей. - Будем считать это вторым предложением.

Мне снова никто не ответил.

Нужно добавить, что при разборке проблем во время толкования все должны быть без ножей.

И наконец, третье предложение: послать ксивы в другие лагеря и разобрать этот эпизод с ворами, - закончил я.

Тут один из моих противников не выдержал, дернулся схватиться за нож, торчавший у него из сапога, но другие его удержали.

У вас еще, оказывается, с собой ножи? Вы пришли сюда с ножами! - заметил я. Это был аргумент в нашу пользу. Человека с ножом с позором выгнали из помещения. Вступаться за Южного всем расхотелось.

Пошлем ксиву, - подумав, согласился Ушастик.

На том и порешили.

Правда, позже я узнал, что ксиву так и не послали, дело замялось.

В результате после моей отправки Володя Затула еще долго оставался одним из самых авторитетных людей в Дрогобычском лагере. А мне на прощанье собрали мешок продуктов в дорогу. Володя написал ксиву своему знакомому в Житомирскую тюрьму, куда, по всей вероятности, я должен был попасть.

Этот маленький клочок бумаги оказался куда полезней, чем я мог предположить.

На суде мне припомнили все штрафные изоляторы, отказы от работы, нарушение режима. Я получил три года тюремного заключения - крытой тюрьмы.

Тот, кто никогда не бывал в нашей тюрьме, не может себе ее представить. Нужно помнить, что советская система лишения свободы основана на лагерях. Тюремное заключение - это дополнительное наказание для тех, кого лагерь не сумел сломать и подчинить.

Мне шел девятнадцатый год, когда я попал в Житомирскую тюрьму, где содержались особо опасные преступники.

От Дрогобыча до Житомира километров пятьсот, но мы шли туда неделю. Наш вагон то прицепляли к поезду, то отцепляли, и он целый день стоял в отстойнике. В купе, рассчитанное по инструкции на восемь человек, конвоиры заталкивали двадцать пять. На оправку выпускали по одному, два раза в день - утром и вечером. Впрочем, за десятилетия советской власти в этом мало что изменилось, поэтому достаточно прочесть описание этапов у Солженицына. Я помню только запах - мочи, потных тел и особой, удушливо-сладкой паровозной гари, которой пропитана вся полоса отчуждения вокруг российских железных дорог. Не каждого довозили до места назначения, но мы, молодые, выдержали все.

В Житомирскую тюрьму нас привезли поздно вечером. После обычных формальностей меня повели в камеру на пятом этаже. Мы долго поднимались по лестнице, шли по коридорам. Наконец надзиратель сказал:

Он открыл дверь и впустил меня внутрь. И вот я стою в тюремной камере, в руках увесистый мешок с продуктами, который друзья собрали в дорогу. В камере тишина, многие уже спят. Я прикинул: человек тридцать. Воздух тяжелый, но после этапного купе дышать можно. С ближайших нар поднимается фигура и осматривает меня. Это парень огромного роста, с лицом в сплошных язвах, похожим на кусок гнилого мяса.